Жду новый пост

Серия «Родня»

Видимо поэтому на книжной полке прямо над моим письменным столом торчал бюстик Пушкина с бакенбардами и кудрями. И как ни старалась я поймать задумчивый взгляд его гипсовых глаз, он романтично глядел куда-то мимо.

С чего я решила, что этот лысый, лобастый человек с бородкой похож на великого поэта всея Руси, не пойму до сих пор. Но мне было пять и хер теперь разберёшь.

Оказавшийся не Пушкиным Ленин был лишь началом пути. Если соберусь когда-нибудь писать свою версию трилогии «Хождение по мукам», обязательно включу туда «Детский сад» и «Школу». Скажу лишь, что в неканоническом смысле сад стал моим чистилищем, пройдя которое я могла бы претендовать на приобщение к лику мучеников. Но в советском государстве такое не приветствовалось. Пришлось выбирать путь воина и учиться совсем не по-ленински драться мешком для сменки, предварительно напихав в него учебников.

Вообще я поняла одно: то, что закладывается в детстве, не выпилить никаким психологам и психиатрам. Оно остаётся в нас навсегда, живёт себе где-то в глубинах наших душ и потихоньку отравляет жизнь нам и нашим близким. Простите за лирическое отступление в патетику.

Бюстик Пушкина, кстати, остался, переехал с нами в новую квартиру и Рыжий в детстве думал, что это Путин. Такая вот идеологическая инверсия:)

Когда мы познакомились, Ваня был чист и светел: высшего образования не имел, книжек не читал, искусством не баловался. Моим друзьям наш внезапный дуэт казался мезальянсом. В их кругу Ваня чувствовал себя неловко, как будто не к месту. Они умно шутили, цитировали классиков. Но потихоньку он втянулся: зачитал, увлёкся историей. В свободное время брал металлодетектор и катался с ним по российским городищам — всё мечтал найти клад. В итоге собрал большую коллекцию монет, которой хватило бы на парочку кладов. Про каждую монету мог рассказать целую историю. Попутно восстанавливал старинные горшки и сосуды — терпеливо подбирал черепок к черепку, бережно подгонял друг к дружке, склеивал почти бесшовно. Часами просиживал в исторической библиотеке, изучая старинные карты и документы.

Он жил в каком-то своем мире.

Он не был идеальным мужем. Не был идеальным отцом. Не был идеальным сыном. Но он был нашим неидеальным сыном, отцом и мужем.

После нашего с ним развода снова женился. Новая жена родила ему дочь. Потом села на соли. Потом подсадила его. Я до сих пор не могу понять, как такое могло произойти.

Он всегда был против наркотиков. Всегда. Говорил, что слишком многие из его окружения передохли от этой дряни. И что он не готов больше никого терять. И что трава — тоже наркотик. И ему плевать, хотите дуть — дуйте, но подальше от него.

Столько воспоминаний сразу, невозможно отбиться — они всё лезут и лезут.

Он редко пил. Поэтому кто в компании трезвый водитель? Ваня. Но однажды он взбунтовался: что я не человек? тоже хочу выпить! И выпил. И тут же захмелел. И захлопнул дверь, а ключи остались в квартире и мы ночевали в машине, тк запасные нам везли из загорода и довезли только к утру.

Помню, как внезапно у него начались сильные приступы — он думал, что сердце. Куча анализов, снимков, МРТ. Едем с ним на эскалаторе, он понурый, на меня не глядит. Вот, говорит, связалась с инвалидом. Оказалось — спина. Один сеанс у мануальщика решил проблему навсегда.

Помню, как поехала с ним на эти его поиски клада в Тверскую область на Рыбинское водохранилище. Нам обещали дом, баню, шашлыки. А там лес, палатки и дождь. Наша палатка — самая большая, самая мокрая и с комарами. Внутри всё хлюпает. Ночь, а Вани нет. Бродит где-то вдоль воды с металлодетектором, ищет. А я брожу без металлодетектора, с фонариком, ищу Ваню.

Помню, как он ненавидел Москву. И однажды летом в самую жару он уехал загород, а я осталась. Потому что мне с утра на работу. И мы всю ночь переписывались. Он присылал мне стихи, из которых я помню всего лишь строчку: …воздух чистый и прозрачный, только Кот без Кошки мрачный…

Он всегда называл меня Кошкой. Даже после развода.

Врач позвонил в тот момент, когда мы с деньрожденческим Рыжим, полным надежд и праздника, уже стояли перед входом в рестик. Сказал, что Ваня в глубокой коме и уже из неё не выйдет — полиорганные нарушения и повреждения мозга слишком серьезные.

И я стою на пороге в отупении и не знаю как держаться. За что держаться. И это я — богатырь, который всё всегда преодолеет, со всем справится.

И богатырь как-то совсем не по-богатырски пошла поревела на скорую руку в тубзике, промокнула глаза туалетной бумагой, пальцем вернула ресницы в стоячее положение и вернулась за стол — к сыну. Потому что нельзя раскисать. Не сейчас.

Вернулась домой. Позвонила его сестре и маме. Рассказала. Потому что богатырь и нельзя раскисать. Не сейчас.

Теперь сижу, пишу всё это и не знаю КАК рассказать Рыжему. А рассказать ему должна я — сама. Потому что богатырь. Потому что нельзя раскисать. Не сейчас.

Но я просто не знаю как.

Сквозь длинные, томные свои ресницы мальчик исподлобья смотрит на дядю и вежливо произносит:

— Здравствуй, дядя. Иди на хуй!

Вот, пожалуй, и всё, что нужно знать об интеллигенции.

И вот однажды я притащила в сад Чучу, невзрачного, истрёпанного детской любовью плюшевого пса с грустными глазами. В Чучином облике было ужасно всё, кроме носа. Невероятной красоты был нос — большущая бусина сверкала и переливалась на свету как бриллиант. Кате нос сразу понравился, и она его откусила. Я сильно расстроилась и попыталась откусить нос Кате, но, по счастью, до конца не успела. Нас растащили. Катя плакала, Даша и остальные дети расступились и с опаской посматривали на меня. С того момента меня больше не обижали. И, кажется, именно тогда я решила, что насилие — лучший способ взаимодействия с этим миром. Кто сильный, тот и прав. Из замкнутой, но милой девочки я превратилась в гремлина.

В семье я неожиданно встретила мощную поддержку в лице деда: мечтавший о внуке, он всячески способствовал моему перевоплощению. Повесил в коридоре турник и начал тренировать во мне бойца. Я бегала кроссы, отжималась, подтягивалась, лазала по деревьям, плавала, каталась на беговых и горных лыжах. И дралась на смерть мешком для сменки.

Первая (и единственная на ближайшие шесть лет) подруга появилась у меня во втором классе. Звали её Вика, и она была полной моей противоположностью. До сих пор не пойму, что эта общительная девочка в красивых платьицах и кудряшках нашла во мне, социопатичном сорванце в старых трениках и штопанной куртке, с вечно разбитыми коленками и ободранными локтями. Однажды она просто подбежала ко мне на перемене и заявила: Привет, я Вика! Приходи ко мне на день рождения. В субботу. Придёшь?

С этого началась наша дружба, а заодно и моя истинная социализация. Как мне тогда казалось, Вика знала всё про внешний мир и про то, как он устроен. Она стала моим проводником.

— Ты кем увлекаешься?

— Как это «кем»?

— Ну там певцом или актёром. Ты обязательно должна кем-то увлекаться. Ну вот кто тебе нравится?

— Ну не знаю… — про Высоцкого и Железного дровосека я на всякий случай решила умолчать. — А ты кем?

— Я Томасом Андерсом из группы Modern Talking. Знаешь такую?

— Нет, но давай я тоже буду им увлекаться.

— Ты что! Так нельзя! Там есть ещё Дитер Болен, ты можешь увлекаться им.

Я понятия не имела, кто такой этот дитер, почему он болен, а главное зачем вообще кем-то увлекаться. Но мне очень нравилась Вика, и остаток второго и весь третий класс я старалась «увлекаться» изо всех сил: собирала значки, фото, кассеты, даже выучила пару песен. 

Именно Вика в седьмом классе вытащила меня из треников, переодела в юбку, воткнула в первые в моей жизни каблуки, накрасила и отправила на мою первую дискотеку. Вернувшись, я долго стояла перед стареньким зеркалом в коридоре. Оттуда на меня смотрела незнакомая и очень серьёзная девочка с тонкими ногами и большими печальными глазами. Чучиными глазами. Вика из гадкого утёнка превратила меня в девочку и научила жить наружу.

С тех пор прошло несколько десятков лет, круг друзей у меня несколько раз менялся. А я так и живу — Чучиными глазами наружу, книгами вовнутрь…

— Но это правда!

Тогда дед схватил сковородку и с криком «врёшь!!! ты всё врёшь!!» кинулся вдогонку за бабушкой. Мы бросились ему наперерез, отобрали сковородку, накапали валокордина. В существование деревни OMG дед так и не поверил.

Его нет с нами уже двадцать пять лет. 

А недавно я насчитала 430 OMG, мелким шрифтом впечатанных в электронный мемориал Еврейского музея и центра толерантности. 110 из них погибли или пропали без вести во время Холокоста и Второй мировой войны.

Дед умер бы снова, если б узнал. Я рада, что не узнал. Хотя наверняка где-то там, куда мы все однажды попадём, они уже встретились — а родственники или самозванцы, не так и важно. 

Однажды за Розой ухаживал кавалер. Во всех Розиных смыслах достойный мужчина: с мочками, пальцами и волосами в правильных местах. Был он высок, спортивен и нежен, вредных привычек не имел, по утрам бегал, обливался холодной водой и обожал Розу со всеми её заъбами.

У семьи внезапно появилась надежда выдать Розу замуж.

Жила Роза в Нижнем Новгороде, тогда именуемом Горьким. Изредка наведывалась в гости в Москву, где они с бабушкой запирались на кухне и обсуждали Розиных мужиков и дедушкиных любовниц. Эти все события происходили задолго до моего рождения, но мама помнит их как вчера. Ей было десять, она сидела под дверью и внимательно подслушивала.

— Ну что, как там твой Николай?

— С Николаем всё кончено.

— Как так — кончено??? Вы же только начали!

— А так! Решила я сделать ему сюрприз. Думаю, дай встречу после пробежки. Пришла на стадион. Он, как меня увидел, так обрадовался!

— Ну ведь хорошо же!

— Да погоди ты с хорошо.. Обрадовался он, значит, и побежал мне навстречу в этих своих трико. Ну, знаешь, тонкие такие, дышащие. Гляжу, а там, под трико, у него мудя. И вот бежит он, а мудя трясутся,  трясутся. Фу, мерзость какая. Я — в обморок, а как в себя пришла, так сразу с ним и рассталась. 

В общем, замуж Роза так и не вышла. Зато фраза «мудя трясутся» стала нашим семейным мемом, и звучит она всякий раз, когда кто-то находит мелкий изъян в чём-то очевидно прекрасном. Обычно этот кто-то — я.